Цельнофантастическая оболочка

1

2

3

4

5

День был в самом разгаре, и дождь прекратился. После темноты я щурился от света.

– Телефон! – окликнул меня консьерж. – Кстати, у вас гости.

– Кто? – удивился я, забирая свой старенький аппарат.

– Борис Львович.

– Ну конечно! – воскликнул я, словно забыл об условленной встрече, и поспешил наверх.

Борис Львович сидел на диване в гостиной.

– Здравствуйте, Серафим! Надеюсь, вы не против, что я заскочил вас проведать? Просто на звонки вы не отвечали, а вторые ключи остались у меня…

Я прислонился к стене рядом с камином:

– Приехали проверить, не тронулся ли я потихоньку? Не волнуйтесь, все у меня хорошо… Вы ведь никакой не нотариус, а, Борис Львович? Почему же вы сразу не сказали, что вам нужен смотритель маяка?

– А вы бы поверили, Серафим?

– Не знаю… Но почему вы выбрали меня? Только не говорите, что я какой-то особенный!

– Однако так и есть.

– И что же делает меня таковым? Хороший слух или бедность?

– Кровь, – сказал Борис Львович. – Кто-то из ваших предков был с другой стороны.

1

Я знал, что умираю. Слышал, как шептались врачи: «Травма, несовместимая с жизнью». По их расчетам мне осталось два дня.

Хотя я не должен был этого слышать – прикованный к кровати и одурманенный лекарствами, я редко по-настоящему воспринимал действительность.

Сейчас как раз наступил момент моего притупленного бодрствования – глаза открылись и мир наполнился ритмичным пиканьем приборов.

В такие минуты я думал об ангелах смерти – врачах, которые помогают безнадежным больным отправиться в вечность. Может, мне повезет и черный ангел окажется рядом…

Какое-то время я лежал совершенно один, но затем в палату вошла медсестра и, заметив, что я в сознании, ласково проговорила:

– К вам посетитель, Женечка.

Я даже обрадовался, надеясь увидеть маму, хотя, если разобраться, ничего радостного в этой встречи быть не могло – ни для нее, ни для меня.

Однако вместо матери к кровати подошел незнакомый мужчина, среднего возраста и невыразительной внешности. Он был в темном костюме и светлой рубашке, и с толстой папкой в руках.

1

2

3

Мы молча брели по ночному городу. Машин почти не было, свет в окошках давно погас, и темные дома казались мертвыми и угрюмыми.

– Поесть бы чего, – неожиданно сказал Кир. – Смотри, там «Суши-бар», круглосуточный. Зайдем?

– А там безопасно?

– Безопасно? – хмыкнул Кир. – Это слово тоже стоит забыть. Однако я голоден.

– Ладно. Но поговорить-то мы сможем?

– Конечно, – подмигнул загадочный хранитель.

В баре было пусто, если не считать небольшой компании, с задором распивающей саке. Мы уселись в глубине, подальше от огромных окон. Бодренькая официантка тотчас принесла меню.

Пока Кир выбирал, я с волнением осмотрел уютное помещение с претензией на японщину – ничего особенного, обычный общепит, только полуночный.

– Что-то будешь? – поинтересовался мой новый знакомый.

– Только не суши, – скривился я, хотя есть, если честно, хотел.

– Тебе бы выпить, – смерил меня взглядом Кир и прищурился.

И сделал заказ.

– Итак, – сказал я, наклоняясь вперед, к хранителю, – жду твоих объяснений.

– А что тут объяснять? Кто-то прознал, чем обладает Платон и начал за этим охотиться. Последствия тебе известны.

– Но чем он обладал? То есть чем теперь обладаю я?

1

Поздний вечер – время влюбленных, захмелевших гуляк и тех, кому пришлось задержаться на работе. Последнее случалось часто, поэтому я привык возвращаться домой по опустевшим улицам, слушая вместо музыки в плеере тихий напев городской колыбельной.

Внезапно из подворотни послышались хрипы и стоны, и вдобавок глухие удары. Я застыл, прикидывая, что там происходит, но тут и прикидывать было нечего: драка. И как раз на моем пути.

Я потихоньку подкрался и заглянул под арку: двое парней колотили бомжа. Причем парни здоровенные, да еще в кожаных плащах...

И тут меня заметили. Я испугался и, наверное, поэтому не побежал, а приклеился к месту и начал орать. И надо же – крик их спугнул.

Я шагнул в подворотню. Дело обстояло хуже, чем показалось издалека: несчастный старик лежал на спине и кашлял кровью. И, похоже, бомжем он не был.

– Подойди, – прохрипел незнакомец вместо «помоги».

– Потерпите. Я сейчас вызову скорую помощь и полицию.

– Не надо, – сказал старик. – Я умираю. Подойди!

Я склонился над ним, понимая, что вот-вот услышу его последнюю волю.

Но он протянул крепко сжатый кулак:

– Возьми.

Я подставил ладонь, и на нее упала монета.

начало

На Востоке я оказался впервые – приехал с инспекцией. Солнце здесь жаркое, а люди – коренастые, с грязными, натруженными руками. Улицы тоже грязные, а еще везде черная угольная пыль.

Проинспектировали быстро, составили новый график поставок – в общем, все прошло хорошо, и тут, в вечер перед отъездом, нам закатили банкет.

Пришлось угоститься. Полночи не знал, на каком я свете. В итоге проспал и опоздал на поезд.

Побежал к начальнику станции. Тот посмотрел на меня с сочувствием и первым делом предложил похмелиться. Разумеется, я отказался.

– Это вы зря, – заметил начальник. – Ну, как знаете. Бронепоезд ваш ушел два часа назад, так что вы его не догоните. Однако через час отправляется состав, с вашим угольком, между прочим…

– Товарняк? – нахмурился я.

Хотя глупо желать комфорта в моей ситуации!

– Ну, следующий поезд на Запад будет аж в субботу, – сообщил начальник, сверившись с расписанием.

Нет, три дня я здесь просто не выдержу:

– Хорошо. Товарняк так товарняк! Дайте мне сопроводительный документ или что там полагается.

– Какие документы? Я вас лично устрою, – любезно предложил начальник.

Начало двадцатой главы

Бывают дивные осенние вечера, когда город густо укрывает туман, пряча дома и деревья, машины и торопливых прохожих. Остаются только огни – фары, фонари, светофоры, и именно они раскрашивают бесцветную мглу во всевозможные тона и оттенки. Поэтому городской туман никогда не бывает серым, разве что ранним утром в самый пасмурный день. Но даже он позволяет видеть смутные очертания, чувствовать запахи и слышать окружающий мир.

Туман, наполняющий Сеть, был совершенно иным: беззвучным, застывшим, безликим. Из него не проступали дома, его не протыкали ветви, не рассекали провода и не подсвечивали светофоры, и потому он казался неимоверно густым.

Дима сразу же почувствовал себя муравьем, завернутым в пушистую, мягкую вату, – ходов был множество, во всевозможные стороны, но понять, куда двигаться, никак не получалось. Он с ужасом представил, как будет ходить кругами (конечно, если сможет передвигаться), но выхода так и не найдет.

Фрагмент из шестой главы

Переход в новый мир оказался внезапным и резким. Яркие цвета и сочные запахи наполнили пространство, и радугой мыльных пузырей заиграла роса.

Дима, как и в самом начале, лежал на земле. Только в этот раз земля была свежая, ласково нагретая солнцем, а вокруг мощными зелеными стволами возвышалась трава.

Дивясь необычной траве, Дима попробовал встать, но движения были неловкими, словно руки и ноги обмотали невидимой пленкой. Ставшее монолитным тело сжималось подобно пружине, и все, что удавалось – медленно ползти вперед, слегка разрыхляя мягкую почву. В конце концов Дима кое-как приспособился и движения заметно ускорились.

Поначалу случившееся превращение казалось чем-то чудесным, но затем Дима забеспокоился и, изловчившись, изогнулся так, чтобы стали видны ноги. Но вместо ног, он рассмотрел ярко-синий, отдающий изумрудной зеленью, гусеничный хвост.

«Неужели я – гусеница? – до предела изумился Дима, изгибаясь все больше и больше. – Огромная синяя гусеница?»

И с усилием подняв голову, подозрительно посмотрел в далекое, пронзительно-голубое небо. Птиц не было, и Дима вздохнул с облегчением.

«Способная девочка!» – подумал он и улыбнулся так, как может улыбаться гусеница.

Высокая трава тревожно зашумела, и Дима увидел над собой большую яркую бабочку. Она изящно опустилась на тонкий край травинки и несколько раз помахала желто-красными крыльями. С травы соскользнула росинка и плюхнулась прямо перед Диминым носом, взорвавшись миллионом крошечных брызг.

Небольшой отрывок из романа «Сообщество». (Начало седьмой главы)

Когда желания не стыкуются с реальностью, нужно менять либо желания, либо саму реальность. Но капризный мир редко прогибается так, как необходимо, поэтому большинство вынуждено согласовывать свои нескромные желания с непреклонной действительностью, а иногда и вовсе от них отказываться. Дима никогда не желал невозможного, а все порывы его юной и скромной натуры неизменно подчинялись черствому житейскому прагматизму. Никто и никогда не мог упрекнуть его в том, что он живет неправильно и совершает необдуманные поступки.

Но теперь все изменилось, и, проснувшись воскресным утром, Дима посчитал неправильной всю свою прежнюю жизнь вплоть до вчерашнего вечера. Да и жизнь казалась совсем не его, а как будто прожитая за него другими людьми: родственниками, друзьями, знакомыми. Нужно было хорошо учиться, потому что так требовал строгий отец, и Дима прилежно делал уроки, когда соседские ребятишки с азартом играли в футбол. Нужно было получать высшее образование, и Дима послушно поступил в институт. Нужно было искать работу, и он устроился делать рекламу. Вся его жизнь состояла из множества «нужно», как и жизнь многих других людей, и это коварное слово перечеркивало нерешительное «хочу». Маленькие «хочу» постоянно откладывались на потом, словно жизнь была бесконечно долгой и нужно было просто дождаться того удивительного момента, когда наступит наконец возможность вытащить их на свет.

И все же Дима не впал в отчаянье и не посчитал себя последним неудачником, а обрадовался, что внезапно прозрел и глаза его, пусть с опозданием в четверть века, широко открылись. А ведь многие так и живут с закрытыми глазами, наивно полагая, что отчетливо видят мир, а на самом деле все это время смотрят в лицо своему страху. Страху быть самим собой, страху совершить поступок или сделать крошечный шаг навстречу своей мечте.