volynska | Рем Первый, или Континуум. Глава 9

Дар

Я не настолько хороший писатель, чтобы описать строительство как какое-то завораживающее действо, к тому же эти записки не подробный дневник. Скажу только, что пока дед бодрствовал, мне пришлось жить на даче. День мой начинался в шесть утра, и, наспех позавтракав, я бежал контролировать рабочих. Вернее, их контролировал дед, я лишь транслировал картинку и озвучивал его замечания. Короче говоря, с утра до позднего вечера мне приходилось стоять у них над душой (и это стояние всех раздражало), а потом, валясь от усталости, я еле доползал до кровати. Наутро всё повторялось.

Зато я научился закрывать разум. Способ подсказали рабочие, что пилили деревья, – они надевали защитные наушники. С тех пор, выходя в люди, я представлял себя в виртуальных наушниках, и наступала тишина.

Вдобавок дед показал мне, как подключаться, и я потихонечку тренировался, в основном во время обеда, когда рабочие отдыхали. При подключении я как бы раздваивался, и поначалу было трудно удержаться от желания перетечь в чужое тело, хотя дедушка неоднократно повторял, что это крайне опасно. Вообще, управлять людьми изнутри было странно: каждый раз я представлял себя сидящим в кабине башенного крана и лишь смутно догадывался, какие рычаги нажимать; процесс усложнялся тем, что одновременно я видел все свои действия со стороны. Впрочем, мои упражнения были короткими – минута-две, лишний раз рисковать не хотелось. А так никто ничего не замечал.

Проверить догадку с континуумом никак не получалось. В конце концов я так замотался, что совсем выпустил её из головы, но как-то вечером случилась гроза, и мы закруглились раньше, чем обычно. После ужина я прикемарил, убаюканный шумом дождя за окном, но тут дед потребовал включить телевизор – новостей ему, видите ли, не хватало.

Оставив деда в гостиной, я пошёл к себе и прямо в одежде упал на кровать, но отрубиться не вышло – где-то между сном и явью ко мне таки закралась мысль о континууме, и я решил испытать судьбу прямо сейчас.

Я представил туманный берег, надеясь сразу на нём оказаться, но вместо этого очутился на чердаке, почти таком, как на картине Шпицвега «Бедный поэт», разве что крыша не протекала. Передо мной стоял Август и отрешённо глядел на континуумного себя, пристроившегося у печки. Мягкий свет, струящийся из крошечного окна, удачно падал на бумагу: молодой поэт слагал стихи, неистово скрипя пером; его губы шептали слова, а в глазах дрожали слёзы.

– Ты?! – воскликнул Август, подскочив от неожиданности.

– Извини, если испугал. Я не знал…

– Что не знал? Что снова здесь окажешься? Опять дедушка подсобил?

– Нет, – помотал головой я. – Судя по всему, я могу приходить в континуум самостоятельно, когда захочу.

– Невозможно! – изумлённо прошептал поэт.

– Почему? Потому что никто до меня не умел?

– Живой… в континууме… – продолжал шептать Август. – Но как?

– Не знаю. Видать, таков мой дар. А ещё мне кажется, что у нас какая-то связь. Ты словно мой якорь или маяк…

– Поэтому ты будешь меня преследовать? А как же личное пространство? – возмутился поэт.

– Прости, я не хотел тебе мешать, – смутился я и отступил к стене. – Не думал, что застану тебя в таком… месте. И часто ты за собой наблюдаешь? Зачем?

– Чтобы не забыть, кем я был, – с грустью сказал поэт. – Чтобы прикоснуться к тем мгновениям, когда душа страдала и творила. Вся моя жизнь была ради таких минут…

Молодой Август тем временем закончил править написанное и откинулся на спинку стула. С минуту он удовлетворённо смотрел на лист, испещренный ниточками строк, а затем резко смял его и бросил в угол. На лице появилось отчаяние.

Он вскочил, да так, что уронил шаткий стул, схватил шляпу и выбежал из комнаты, громко хлопнув хлипкой дверью. Посыпалась штукатурка.

Я наклонился над скомканным листком и прочитал:

Я буду стоять у реки, где когда-то…

И ветер будет слёзы из глаз высекать.

Ты любила. Не меня, но любила,

И так рано, так рано с этой грешной земли ты ушла.

Я буду смотреть на далёкие звёзды,

Чей свет после нас будет долго ещё сиять.

Говорить о любви слишком поздно…

И в сумерках травы будут имя твоё шептать.

– Как печально, – вздохнул я. – И почему ты не стал знаменитым поэтом?

– Вот потому и не стал, – мрачно сказал светлоглазый Август. – И потом, был Гейне – меня бы в лучшем случае назвали бы его последователем и подражателем. Ах, Рем, мы не становимся теми, кем желаем быть, не получаем то, что хотим, любим без надежды и гоняемся за тенями. Мы – Мейеры, таков наш удел.

– Это несправедливо…

– Всё несправедливо. Но ты молод и жив, значит, можешь надеяться.

– На что? – удивился я.

– А на что мы ещё надеемся? На чудо.

Я задумался.

– Знаешь, раньше я хотел узнать свою судьбу, потом меня убедили, что это знание – неподъёмный груз и счастье в неведении. Но с тех пор всё изменилось. Я изменился. Теперь я могу увидеть собственное будущее. Могу, но что-то меня останавливает…

– И правильно. Это страшное знание. Ты сам себя проклянешь.

– Я и не буду. Посмотри за меня, пожалуйста. Если увидишь что-то, что захочешь мне рассказать, я буду тебе благодарен. А если посчитаешь, что грядущее мне лучше не ведать, я смирюсь.

– Хочешь, чтобы я терзался вместо тебя? Правильно! Мне изводиться не в первой.

– Прости, мне больше некого попросить.

– Ну да, все откажут, только я, дурак, соглашусь!

– Так ты посмотришь?

– Возможно, – уклончиво ответил поэт, но я ни минуты не сомневался, что получил согласие.

– Спасибо, Август, – поблагодарил я и спохватился. – Наверное, мне пора уходить. Как думаешь, сколько для меня прошло?

– Часа два, – прикинул поэт.

– Пора, – решил я и зажмурился.

Открыть глаза в своём настоящем оказалось труднее, чем я предполагал, – меня снова выручил мой вечно недовольный, бесконечно ворчливый дед.

– Эй, выключи этот чёртов телевизор! У меня сейчас голова взорвётся! Ре-ем!!!

– Иду, – простонал я.

На часах было за полночь, и я укорил деда за подъём:

– Не делай так больше! Я же живой, дедушка, мне нужно спать и высыпаться. Я и так еле твою затею терплю, из последних сил держусь.

– Это всё ради нашего общего блага, – возразил Марк.

– Нет, ты делаешь всё, чтобы обеспечить своё призрачное существование. О моём благе никто не печётся. Ты хоть раз подумал, что я не железный? Что у меня может случиться нервный срыв, например?

– Не случится! – резко пресёк мои жалобы дед. – Нечего тут плакаться. Ты – Меер, и точка!

– Похоже, это единственный аргумент в подобных разговорах, – вздохнул я. – А знаешь что? Я завтра просплю. Имею право. А потом вообще домой уеду. Ничего, и без меня построят.

– Построят, – согласился дед. – Вот что, разбудишь меня в конце ноября, понял?

– Не по графику?

– Да плюнь ты на этот график! И вообще, можешь больше никого не будить – мы тебе уже не нужны. Неужели не видишь, в кого превратился?

– А в кого я превратился, дедушка?

– Со временем разберёшься, – буркнул дед и умолк.

Ну да, конечно, обиделся и улизнул в континуум! Нет бы извиниться перед внуком да поговорить по душам. Не дождёшься!

Зато я свободен. Свободен, и могу ехать домой!

Утром я быстро собрался, сказал Юрию, что срочно возвращаюсь в город, ибо дела-дела, и мы договорились, что я буду приезжать на объект по средам и субботам.

После полудня я очутился в квартире. О, блаженная тишина!

Читать дальше – Глава 10 и Эпилог